Описание
Дмитрий Казаков Черное знамя купить
Черное знамя
Я могу жить лишь в двух различных формах.
В качестве разума, поставленного на службу лжи,
или в качестве телесной оболочки,
поставленной на службу убийству.
Альбрехт Хаусхофер
Германия, 1939
Под хмурым небом осени.
1.
22 сентября 1938 г.
Казань
За время, что Олег провел вдали от столицы, здание министерства мировоззрения изменилось мало.
Такси, привезшее Одинцова на площадь Евразии, развернулось и укатило, а он стоял и смотрел так, как будто видел это все в первый раз – могучие колонны из багрового гранита, широкая лестница, золоченые ручки дверей, громадные окна, закрытые изнутри тяжелыми занавесками цвета спекшейся крови.
Зримое воплощение мощи ведомства Паука, раскинувшего свою паутину по всему миру.
Плетущего ее неутомимо, извергающего потоки информации, что растекаются в стороны, проникают в каждый дом, в казармы солдат и в хибары пастухов, в кабинеты чиновников и квартиры ученых.
Да что там в дом, невидимые нити пробираются в голову каждого гражданина Вечной Империи, и опутывают его мозг серым клубком, прорастают внутрь, и этот гражданин начинает думать так, как нужно, так, как предписано…
Образ колоссальной паутины заставил Олега вздрогнуть, холодок побежал от макушки к копчику. Он поежился, поднял воротник плаща, защищаясь от ледяного ветра, и тяжело, постукивая палкой, зашагал по тротуару.
Совсем не так – легко и быстро – как привык.
И совсем не туда, куда привык – вот к этим широким дверям, чтобы пройти через них, небрежным кивком ответить на приветствие охранника, и дальше на третий этаж, где располагается отдел общей пропаганды…
Проклятье, к чему ворошить то, что осталось в прошлом?
Но ведь сам попросил таксиста высадить его именно здесь, хотел посмотреть, вспомнить… Поддался идиотскому порыву, хорошо зная, что ни к чему хорошему это не приведет, что пропуск его аннулирован, и что предписание за подписью того же Паука закрыло Одинцову Олегу Николаевичу путь во «дворец» министерства мировоззрения.
Над Казанью царил холодный сентябрьский день, в серой пелене, затянувшей небо, кое-где проглядывали пятна голубизны. Редкие прохожие то и дело поглядывали вверх, на лицах читалась опаска – благодаря тому же Пауку, раструбившему на весь мир о невиданной победе, все знали, что несколько дней назад самолеты империи атаковали Суэцкий канал, и многие теперь ждали ответного удара англичан.
Глупость… ни один самолет, даже дальний бомбардировщик не доберется до Казани.
Ни у Британии, ни у Франции, ни у Японии нет таких аэродромов, откуда можно угрожать столице. Даже Москва в безопасности, разве что Питер может подвергнуться нападению, да и то очень вряд ли.
– Олег! Ты? – негромкий окрик ударил в спину, заставил Одинцова сбиться с шага.
Он неловко, едва не запнувшись о палку, повернулся.
Застывший у обочины большой черный «Линкольн Зефир» блестел, точно начищенный ботинок. Задняя дверца была распахнута, и от нее к Олегу шагал плотный мужчина во френче, и на усатой физиономии его красовалась привычная кривая усмешка.
– Я, – сказал Олег. – Кто же еще?
– Ну, я бы не сказал, что ты сильно похож на прежнего себя, – как и главный корпус министерства, Владимир Кирпичников, тайный советник, начальник отдела общей пропаганды и талантливый журналист, пишущий под псевдонимом «Ставский», за последнее время изменился очень мало.
Те же быстрые движения, скрип сапог, запах табака, взгляд уверенного в себе человека и крепкое рукопожатие.
– После того взрыва в Стамбуле поговаривали, что ты… разное, – сказал Кирпичников, и улыбка его, ничуть не изменившись, стала вдруг фальшивой, как радостный оскал дешевой куклы. – Я был не против, чтобы ты вернулся, но это сам шеф решил… ты понимаешь, он сказал, что мы должны идти в будущее, и что инв… такие люди не в силах выдержать наших нагрузок… ты же сам знаешь, что это правда.
– Да, я понимаю, – проговорил Олег, испытывая желание закрыть глаза, чтобы не видеть самодовольной физиономии бывшего начальника. – Ты не беспокойся… все будет нормально.
– Да, конечно, конечно, само собой, – в голосе Кирпичникова прорезалось облегчение. – Увидимся как-нибудь, ты же теперь тоже в столице будешь? Ладно, я побежал, встретимся как-нибудь, обязательно, вот только в делах просвет наступит.
Он еще раз потряс руку Одинцова, и заторопился прочь.
Дверца машины захлопнулась, «Линкольн» рыкнул мотором и мягко вял с места – к той лестнице, около которой еще недавно стоял Олег. Кирпичников прихватит с сиденья пухлый портфель из коричневой кожи, набитый бумагами, взбежит по ступенькам, и вскоре окажется в своем кабинете, где в углу стоит…
Нет, об этом лучше не думать.
Олег отвернулся и, сгорбившись, заковылял дальше.
В декабре будет семь лет, как столицу перенесли сюда из Петрограда, и за это время Казань изменилась так, что старожилы только качали головами, превратилась из захолустного губернского города в центр исполинского государства. Здесь, между рекой Казанкой и озерами, снесли множество старых зданий, кирпичных и деревянных, им на смену пришли современные монстры из бетона и стали.
Но вид их Олега сейчас не радовал – серые гладкие стены, похожие на слепые глаза окна.
– «Империя»! «Империя»! Свежий выпуск «Империи»! – прокричал мальчишка-разносчик, пробегая мимо. – Наступление в Китае! Частичная мобилизация в Германии и Чехии!
Одинцов совершенно не знал старую Казань, но был в курсе, что улица Единства, по которой он сейчас шагал, ранее именовалась Воздвиженской.
Когда свернул на боковую улочку, в глаза бросилась висящая на стене афиша – на заднем плане взрывы, столбы огня и дыма, на переднем – героические лица Николая Черкасова и его тезки Крючкова, облаченных в солдатскую форму, и надо всем этим надпись «Варшавский гамбит».
На экраны вышел очередной фильм о победоносной войне тридцать второго года, второй германской, как ее прозвали в народе.
Приведет ли к триумфу нынешнее противостояние, где Империя сражается с недавними союзниками?
Вновь стало холодно и неуютно, Олег невольно поежился.
Нет, проклятье, пусть об этом думают политики и генералы…
Ага, а вот и то здание, что ему нужно – табличка сбоку от двери дает понять, что принадлежит оно министерству мировоззрения, как и «дворец» на площади Евразии, вот только тут все намного скромнее. Вторая, побольше, но обычными, не золочеными буквами, и без герба, сообщает, что здесь располагается «Институт изучения евразийской истории «Наследие».
Задворки государства Паука, его собственного удельного княжества.
Скрипнули петли, заскрежетала дверная пружина, и Олег оказался в полутемном вестибюле. Ощутил запах сырости, поймал вопросительный взгляд расположившегося в застекленной будке вахтера.
– Добрый день, – сказал Одинцов. – Мне нужен отдел личного состава.
– Это вам вон туда, – вахтер показал. – Ближняя дверь… да-да, вот эта.
За дверью обнаружился короткий коридор, а в нем еще двери, но в отличие от первой, снабженные табличками – «Начальник отдела», «Канцелярия», «Архив», «Бюро учета личного состава».
В последнюю Олег и вошел.
Из-за заваленного папками письменного стола на него недружелюбно покосился клерк в темном костюме – худой и сутулый, прыщавый лоб, очки на носу, сальные черные волосы; типичная канцелярская крыса, бюрократический червь-паразит, какие были и в старой империи, и в Январской республике, есть и сейчас.
Такие твари находят пищу всегда, и извести их не проще, чем крыс и тараканов.
Наверняка состоит в партии, один из «подснежников», из тех, кто вступил ранней весной тридцатого года, когда даже до самых тупых дошло, что Павел Огневский и ведомая им ПНР берут власть в России, причем крепко и надолго.
– Вам что? – буркнул клерк.
– Оформиться, – сказал Олег, стараясь говорить спокойно.
Что бы там ни болтал Кирпичников, он здоров, он в полном порядке.
– Садитесь, давайте документы, – велел клерк.
Одинцов не без опаски присел на ветхий стул, и выложил на стол папку из черной кожи. Сотрудник отдела личного состава открыл ее, поправил очки, и принялся одну за другой изучать бумажки.
– Так-так-так, – сказал он. – Одинцов Олег Николаевич, девяносто седьмого года рождения. Верно?
– Верно.
– А где характеристика из партии? Ага, вот она… – клерк удовлетворенно потер ручонки. – Годится… так… Статский советник? Отдел общей пропаганды? Владимир третьей степени, Белый Крест Тенгри, премия Махмуда Ялавачи…
Лицо его вытянулось, глаза округлились, а Олег заскрипел зубами – к чему упоминать обо всем этом, о званиях и наградах, которые еще недавно казались столь важными, а теперь потеряли значение?
– Ничего себе… – хозяин кабинета поднял взгляд, и уставился на значок, приколотый к лацкану пиджака посетителя – серебряная чаша на высокой ножке, ничего особенно красивого или дорогого, если не учитывать, что носить подобное украшение мог только «испивший мутной воды», один из тех, кто вступил в партию до двадцать пятого года, а во времена премьера Коковцова сидел в тюрьме.
Тут уж челюсть клерка и вовсе отвисла, а подобрав ее, он понизил голос и спросил:
– Кому вы мозоль-то оттоптали? Что вас оттуда сюда, к нам?
– Никому не оттоптал, – буркнул Олег сердито. – Делайте, что должны.
– Как скажете, как скажете… – хозяин кабинета продолжил изучать документы, бумаги зашелестели. – Вот вы на меня волком смотрите, а совершенно зря, ведь только на таких, как мы, и держится государство. Что ведь оно такое, на самом деле? Громадная пирамида из служащих. Нацеленная в будущее вершина – это вождь народов и премьер-министр империи, а камни, подпирающие его величие – это мы все, вплоть до последнего коллежского регистратора в волостной управе. Народ же лишь сырой материал, из которого эта пирамида возводится. Главнейшее дело тут – быть всякому на своем месте, и лежать смирно, тогда и конструкция крепче станет.
Одинцов смотрел в сторону, старался не слушать разболтавшегося клерка, что неожиданно оказался философом.
На подоконнике кабинета толпились горшки с геранью и еще какими-то растениями, угол занимала массивная туша несгораемого шкафа, а рядом с ней на стене висел большой плакат. Могучий скуластый всадник с шашкой в руке мчался на зрителя, а из-под ног его коня разбегались крохотные пузатые человечки, чьи лица были искажены от страха, а на цилиндрах виднелись флаги Великобритании, Франции, Германской империи, других западных стран.
Изображенный сверху лозунг гласил «Раздавим европейскую гадину!».
«Грубо сработано, – подумал Олег, разглядывая плакат. – Вряд ли это наши делали. Военное министерство наверняка постаралось, у них там такие дуболомы сидят, что ой-ой-ой! Хотя какие «наши»?».
И он вновь заскрипел зубами.
Надо забыть, что было с ним раньше, о месте, где он работал до того злополучного майского дня, о людях, с которыми вместе работал…
Вот только каково это – забыть, Олег представлял с большим трудом, слишком необычной памятью наградила его судьба, и если что из нее и выпадало, так совсем давние события, случаи и персонажи из далекого детства, да и то лишь самые незначительные. Он помнил лица, имена, прозвища и даты, мог с легкостью сказать, что делал и где был в тот или иной день даже пятнадцать-двадцать лет назад, процитировать наизусть книгу, читанную в юношестве или статью из той же «Империи», напечатанную к Дню Воссоединения в тридцать первом году.
Когда-то это умение здорово помогло ему, поспособствовало тому, что он стал тем, кем стал.
– Последние три месяца, начиная с двадцатого июня сего года проживали… согласно отметкам в паспорте… ага, Таврическая губерния, город Ялта, – и клерк вновь поправил очки. – Отдыхали?
– Находился на излечении, – ответил Олег.
Такой отдых можно пожелать только врагу… да, море и солнце, фрукты и пляж, благодатный Крым, но при этом ты не в силах наслаждаться местом, где находишься, поскольку все твои помыслы занимает то, что происходит с твоим телом, боль, слабость и тошнота, бесконечные процедуры, уколы и таблетки.
– И переведены к нам личным предписанием министра, – клерк подобострастно хмыкнул.
Именно так, срочная бумага за подписью Паука выдернула Олега из Крыма, заставила сесть в поезд и вернуться в столицу, куда он прибыл вчера вечером, и не успел даже навести порядок в заброшенной квартире.
Чтобы не выдать своих чувств, он вновь отвел взгляд.
На столе меж папок лежал толстый том в серой обложке – сверху надпись «Новая Яса», а внизу флаг, черный, с золотой окантовкой и с белым трезубцем, обращенным вверх, стилизованным белым кречетом, гербом Чингисхана и его рода.
Знамя Вечной Империи, что ныне вьется над Пекином и Стамбулом, Тегераном и Вильно, победоносный стяг, внушающий трепет врагам, вернувший России гордость и славу, навсегда, как казалось, утраченные в шестнадцатом году, после позорного и унизительного Амстердамского мира.
– Значит, пропуск третьего класса по институту и министерству, – сказал клерк, прерывая размышления Олега. – Выпишу я вам его немедленно, приказ отдам в канцелярию сегодня, директор наш, Андрей Евгеньевич, подпишет завтра. После обеда можете приходить, я думаю.
– Хм, я понял, – Одинцов потянулся за папкой.
– Да, конечно, документики ваши, – хозяин кабинета угодливо закивал, тряся сальными волосами. – Что нужно, я себе забрал, да, а паспорт бы вам лучше перерегистрировать, а то давно вы в столице не были, да и новые правила в августе вышли, прямо накануне Дня Поминовения.
– Это в жандармском управлении?
– Нет, в городском департаменте полиции, они сейчас этим занимаются.
– Хорошо, спасибо, – Олег поднялся, поморщился от пронзившей спину боли – точно спицу воткнули.
«Еще какое-то время будет болеть, – сказал главный врач санатория «Родина», когда они прощались в просторном, светлом кабинете, из окон которого видно уходящее за горизонт море. – Может быть, месяц, может быть, два. Но это не опасно. И нога разработается, сто процентов».
Очень хорошо, что вспомнил про ногу – а так бы, глядишь, забыл приставленную к столу палку. Олег таскался с этой штуковиной уже не первый месяц, но привыкнуть не сумел – может быть, рассудок подсознательно отвергал этот зримый символ неполноценности, вытеснял его из памяти.
До хруста в пальцах стиснув отполированную ручку, он вышел из «Бюро учета личного состава», придержал шаг, давая дорогу высокому мужчине, появившемуся из-за двери с надписью «Начальник отдела».
В вестибюле «Наследия» оказалось куда более людно, чем когда Олег проходил тут в первый раз – двое работяг, пыхтя, волокли через проходную дощатый ящик, вокруг них крутился молодой очкарик.
– Стой, сейчас все мне тут разворотите! – воскликнул вахтер, и в этот момент стены дрогнули.
Олега ударило в лицо, отшвырнуло в сторону, голову заполнил тяжелый гул.
Очнулся он, как показалось в первый момент, сразу же, и обнаружил себя лежащим на полу. Когда открыл глаза, то перед ними все плыло и кружилось, но сумел разобрать, что вестибюль большей часть уцелел, хотя в стене напротив входа красуется пролом, а от застекленной будки не осталось ничего.
Скачать:
Черное знамя(отрывок)
Рецензия
Когда по земле поползут русско-евразийские полчища…
Есть книги, которые оставляют после себя стойкое послевкусие чего-то такого, похожего, как бы сказал обыватель, на «отрыв башки». Потому что написано хорошо и уносит в такие дебри размышлизмов, что поглощает полностью, а ещё потому, что такого – по дерзости и замыслу – ты никогда не встречал раньше.
Я никогда не читал альтернативную историю, и начал с «Чёрного знамени» Дмитрия Казакова. Тут наложились два момента: во-первых, стоило уже начать, и во-вторых почему бы не начать с книги собственного преподавателя?
И я полностью погрузился в альтернативную Россию тридцатых годов. Всё началось как классический детектив: октябрь, дождь, мерзкая погода, плащи, шляпы, портфели. Но очень быстро переросло в нечто большее. А что большее – я не могу сказать, мне трудно описать словами. Это всё ходит на уровне чувств. Я даже вначале подумал: что-то здесь не так. Россия, ослабленная первой мировой, без глобальных социалистических перемен не сможет… «Экономика первична» и всё такое прочее… Но где-то ближе к сцене факельного шествия, я понял, что здесь не так. Точнее, что так.
Крупные мазки, разбросанные по полотну, дают картину только на расстоянии. Рассматривать их по одному – не имеет смысла. Мысль о том, что чёрная Одинцовская Россия – это аналог коричневой чумы с солярным символом на флаге настигла меня внезапно. Ассоциативный ряд вполне очевидный: вот, после падения монархии, Россию назвали «Январской республикой», а потом Огневский так и не занял пост президента, но управлял страной. А вот Штилер рассказывает про веру в чудовищную ложь и настаивает на ротах пропаганды численностью в сто пятнадцать человек. Сначала они маршируют и поют будущие гимны, громя по пути социалистов, а потом аннексиями грохочут по странам ближнего зарубежья. И вот уже Народная дружина становится полным аналогом Гестапо. Даже министр пропаганды носит фамилию немецкого художника, который тоже был Йозефом – и я почему-то думаю, что это не случайно. Осталось лишь покрасить Германию в красный цвет – для полного контраста и перемены слагаемых: пусть дойдут до Казани и бросят чёрные знамёна к Рейхсканцелярии!. Но это было бы столь откровенным выпячиванием, что книгу было бы неинтересно читать. Альтернативное прошлое, где имевшее место события и люди очень плотно переплетаются с событиями и людьми вымышленными вызывают в голове настолько грандиозную картину, что от впечатления не отойти ещё долго. И мне очень жаль, что ни один автор любительского отзыва так и не упомянул данный ассоциативный ряд, а ведь фантаст Казаков, пожалуй, эксплуатирует его даже больше чем в своё время – фантаст Джордж Лукас.
Но и главный герой не менее интересен, чем место и время, в которые он помещён. Олег Одинцов – ходячая верность идее, ходячая ответственность и работоспособность. Он до последнего верит лидерам, и чем больше он им верит, тем больший контраст между их образами в его голове и ими настоящими. Один пьёт, другой ест без меры, кто-то не стесняясь, пользует балерин. Лидеры идеальны лишь в заголовках газет, но это такие же люди с человеческими страстями примкнувшие к власти. Масла в огонь добавляет ложь, ложь, которую вынужден создавать он – Олег Одинцов. Ложь становится продукцией информационной индустрии, и для неё, как по теории Маркса, разработаны принципы концентрации и дифференциации производства, приёмы, методы, средства массового производства. Невысказанная рефлексия находит своё выражение в другом: втянутый в грызню пауков в узкой банке, он сам себе и всем окружающим должен постоянно доказывать, что физически и морально силён, циничен и груб. Даже свой финальный поступок Олег расценивает как предательство, но разве можно предать того, кто уже предал тебя и стрелял бы «не вынимая папироски изо рта» ©? Что поделать, сущность времён не изменилась – и в альтернативные тридцатые, как и в тридцатые настоящие, ты должен кусать всех, кто лишь неправильно посмотрел в твою сторону. И конечное правосудие вершит револьвер, заливая кровью золотого кречета на чёрном фоне.
Я склонен предполагать, что «Чёрное знамя» — лучшее, что есть у Дмитрия, я говорю это даже не прочтя других его произведений. И мне кажется, я не скоро отойду от эмоций, а быть ли под впечатлением вам – решайте сами.
(с) Александр Быкадоров
Не про попаданцев
Хорошая социальная фантастика в последние годы – большая редкость. Хорошая альтернативная история – тоже, все больше про попаданцев всякий треш пишут и, что печально, читают. А вот жанр альтернативной истории практически вымер, как динозавры. А тут на тебе неожиданность.
Я хочу рассказать о романе “Черное знамя” за авторством Дмитрия Казакова, действие которого описывает создание огромной Евразийской империи на территории бывшей империи Российской и сопредельных стран. История начинает идти по-другому в конце XIX века с относительно небольшого события, и в результате Россия проходит через аналог Веймарской республики прямо к грандиозной тоталитарной империи.
Книга реально отлично продумана и сделана, великолепно показано развитие государства как машины, тщательно перемалывающей несогласных с ней. Параллели легко угадываются, и тем интереснее все происходящее.
Роман абсолютно по делу собрал несколько фантастических премий в 2015 году (и номинировался еще на несколько). Я склонен считать “Черное знамя” одной из самых сильных книг, прочитанных мною в жанре фантастики за последнее время.
(с) Владимир Обручев
ЗА РОДНУЮ СТОРОНУ
У появления на свет книги Дмитрия Казакова удивительная история. Ведущие российские издательства по различным причинам отказались публиковать роман, и «Черное знамя» вышло небольшим тиражом в малом издательстве «Шико» – сейчас севастопольском, а прежде луганском.
Однако издательские сложности привели к премиальному успеху. На конвенте любителей фантастики «Роскон» «Чёрное знамя» получило награду «Золотой Роскон» как лучший роман года. И даже попало в лонг-лист «Русского Букера» – для книги фантастического жанра случай не уникальный, но весьма примечательный. И хотя в этом году в том же лонг-листе и «Колыбельная» Владимира Данихнова, и «Агафонкин и Время» Олега Радзинского, маркировке «фантастика» в представлении читателей роман Дмитрия Казакова соответствует в наибольшей степени.
Действительно, вопрос «что было бы, если?» – один из самых традиционных для фантастики. «Черное знамя» обращается к одному из ключевых периодов русской истории: началу двадцатого века – и предлагает читателям иной, альтернативный вариант развития событий.
Главный герой романа, Олег Одинцов (фамилия «говорящая» – в ней и одиночество, и ординарность) – член Партии народов России с 1922-го года. Женат, имеет сына. Его жизнеописание, составляющее сюжет книги, раздваивается во времени на линию, рассказывающую о приходе к власти в России евразийского движения, и линию, рассказывающую о последствиях этого правления.
В этой версии истории сбылась вековечная мечта государственных деятелей России о контроле над Проливами в Средиземное море, продолжается территориальная экспансия, да и экономические успехи молодого евразийского государства несомненны. Оборотная сторона медали – преследование всех мыслящих иначе и предстоящая России война на два фронта.
Писатель проворачивает незамысловатый, но провокационный альтернативно-исторический трюк, выдвигая на место главного агрессора двадцатого века не нацистскую Германию, а Россию, понукаемую идеологией евразийства. Движение Партии народов России к власти, конечно, повторяет траекторию Национал-социалистической немецкой рабочей партии. С понятными поправками на иные реалии, иногда весьма забавные: например, первые собрания ПНР проходят не в пивных, а в помещениях обществ трезвости.
Схожую идеологическую инверсию осуществлял еще американский классик Синклер Льюис, в романе «У нас это невозможно» описав превращение Соединенных Штатов в тоталитарное государство фашистского типа. А вот фантаст Гарри Тертлдав в коротком рассказе «Джо Стил» рассказал, как президентом США стал сын иммигрантов, скрывший свою труднопроизносимую для американцев фамилию под звучным «стальным» псевдонимом.
Альтернативная история разработана Казаковым досконально. Вопреки ожиданиям историческая развилка установлена им не в 1917-м году (наиболее очевидный и слишком простой вариант) и даже не в событиях Первой Мировой, а во времена русско-китайской войны 1894-95 годов, что отменяет и русско-японскую войну, и революцию 1905-го года.
Справочный материал, описывающий и обосновывающий мир «Чёрного знамени» занимает несколько десятков страниц. Давление этого массива данных, пусть и не включенных непосредственно, «как есть», в книгу, выдавливает из текста художественную составляющую. Так что искать стилистические изящества в книге не стоит, чтобы не наткнуться на стилистические же шероховатости.
Впрочем, заслуги «Черного знамени» не в отсутствующих литературных красотах или наличествующих альтернативно-исторических подробностях.
Успех романа Казакова обусловлен точным попаданием в общественно-политические (и даже геополитические) реалии. Этим провокационным зарядом «Черное знамя», кстати, походит на книгу Льюиса, опубликованную в 1935-м году, и позволяет Казакову выиграть по очкам у тех «общественно-значимых» авторов, которые вынуждены добирать актуальности публицистическими высказываниями в прессе или в фейсбуке.
Любопытно, что задуман роман был давно и работа над ним велась с 2009-го года. Для писателя, когда-то считавшего нормальной скоростью работы четыре романа в год и некоторое время этого темпа успешно придерживающегося, такие сроки равным образом аномальны и показательны.
Нужно отметить, что пусть столь резонансное и болезненное попадание в нерв общества и стало в значительной степени результатом стечения обстоятельств, важное место среди этих обстоятельств занимают авторские усилия и его же, автора, позиция.
В свое время из-под пера Казакова вышли невеселые «Русские боги» и «Высшая раса» – выпад против гламурной идеализации Третьего Рейха, вермахта и красивой формы Hugo Boss, популярных некоторое время среди некоторых писателей-фантастов.
«Черное знамя» – закономерное продолжение этой линии.
Критики в один голос характеризуют книгу как роман-предупреждение. И на сей раз пресловутые обстоятельства отодвигают на второй план тот факт, что предупреждение это не только и не столько против фашизма или нацизма, сколько против тотального идеократического государства.
Для пропагандистских механизмов Министерства мировоззрения, сотрудником которого является Олег Одинцов, в общем-то безразлично содержание тех посланий, которые вдалбливаются в головы граждан. И призыв думать головой, а не газетными штампами и телевизионными картинками в условиях, когда сознание стало то ли средством, то ли плацдармом для ведения информационных войн, куда важнее разоблачения ужасов «евразийства».
К слову, реакция на «Черное знамя» подтверждает максиму о том, что жертвой идеологической обработки всегда считают противную сторону.
Уязвимость общества перед информационным давлением и манипулированием сопрягается в книге и с уязвимостью самого манипулятора, создающего и манипулирующего идеологемами и смыслами.
Так для главного героя книги, перекраивающего реальность в соответствие с генеральной партийной линией, при сбое этой самой реальности единственным возможным исходом становится прекращение бытия.
На фоне довольно беззубой отечественной фантастики и многочисленных «попадаунов» в прошлое, реализующих там свои в(л)ажные мечты о «правильной» России – имперской, сталинской, возможны варианты – роман Казакова выделяется особенно ярко.
На сегодняшний день «Черное знамя» – самое сильное произведение писателя, и планка для следующего романа поставлена высоко.
Но и история этой книги не заканчивается. Скоро предстоит вручение еще одной фантастической премии, «Филиграни», и автор этих строк готов поспорить, что «Черное знамя» без награды не останется.
Сергей Шикарев
ЕВРАЗИЙСКИЙ РЕКВИЕМ
Россия, где не случилось русско-японской войны. Россия, где заговорщики-монархисты устранили Николая Второго и возвели на трон императора, который казался им более решительным. Россия, где буржуазная революция победила, но так и не переросла в социалистическую. Наконец, «веймарская» Россия, разбитая на поле битвы, заключившая позорный мир с Германией и Австро-Венгрией, униженная и потерявшая часть территорий. Все это вполне возможные альтернативно-исторические развилки — эксперты подтверждают: в начале XX века могло повернуться и так, и этак. В новом романе Дмитрия Казакова «Черное знамя» одна альтернатива накладывается на другую, «точки бифуркации» суммируются в вектор, ведущий к появлению на территории бывшей Российской империи идеократической диктатуры, отчетливо напоминающей Третий Рейх — и с несколько меньшей очевидностью Океанию из «1984» Джорджа Оруэлла.
Главный герой «Черного знамени» Олег Одиноцов — не политик, не военный и даже не жандарм. Он не принадлежит к породе прирожденных лидеров, поднимающих полки в штыковую атаку, зато слывет отменным исполнителем и проводником чужих идей, человеком с идеальной памятью и высочайшей работоспособностью. Профессия Одинцова — одна из самых востребованных в любом идеократическом обществе: по роду деятельности он журналист, пропагандист и политтехнолог, в некотором смысле коллега оруэлловского Уинстона Смита. То есть высококлассный специалист, хорошо знающий, как устроен механизм человеческого восприятия, что нужно пообещать, чтобы завоевать симпатии населения огромной страны и как скормить публике любую дезинформацию. Если хватает ресурсов, в этом нет ничего сложного, вопрос чисто технический: «реальность нового государства и даже реальность мира создается прежде всего на уровне слов… Правильно оформленные идеи — куда более эффективное орудие управления, чем грубая сила, главное — разместить их в нужном порядке, окружить человека со всех сторон, чтобы он не имел возможности вырваться, даже не хотел вырваться!». Ну а еще Олег легко отличает внедренные идеологические клише от выстраданных мыслей собеседника — этот талант делает его незаменимым сотрудником недавно созданного министерства мировоззрения. По крайней мере, до тех пор, пока борьба за умы продолжается. А уж там — как повезет…
В 1938 году Одинцов, «старый партиец», порядком потрепанный жизнью и почти утративший веру в политику партии и правительства, участвует в расследовании серии террористических актов, в которой предположительно задействованы члены подпольного Ордена Розенкрейцеров. Во вставных главах-флешбэках Дмитрий Казаков пересказывает читателям биографию главного героя — а заодно историю стремительного вознесения к вершинам власти Партии народов России. Сама по себе идея евразийства, положенная в основу партийной идеологии, подходит для униженной, мечтающей об историческом реванше страны с нестабильной экономикой ничуть не хуже, чем итальянский фашизм, германский национал-социализм или большевистская версия марксизма (что, кстати, подтвердил локальный успех эпопеи Хольма Ван Зайчика «Евразийская симфония»). Честолюбивый харизматичный лидер, готовый обещать рай божий на земле, грамотно выстроенная пропаганда, хорошо отлаженная система подавления — и за каких-то пятнадцать лет маленькая маргинальная партия подомнет под себя гигантскую империю. Что характерно, при полной поддержке подавляющего большинства населения. Ну а там можно заявить претензию и на мировое господство…
Под властью ПНР всего за каких-то десять лет Россия преображается до неузнаваемости. Индустриальные центры строятся за Уралом и на Дальнем Востоке, промышленное производство растет не по дням, а по часам, повсюду, от армии до средней школы, наведен железный единообразный порядок. После победоносной войны на Востоке империя не только вернула отторгнутые территории, но и обзавелась новыми колониями. Присоединены Стамбул, Иран и часть Китая, Украина сама вернулась в братские объятия. Народ нарадоваться не может на своего лидера: статуя Вождя украшает площадь каждого провинциального городка… А тем временем по всей стране без шума и пыли растут концлагеря для коммунистов, эсеров, гомосексуалистов и прочих национал-предателей — в русской истории это почему-то всегда взаимосвязано.
Труднее всего, конечно, поверить в перенос имперской столицы в Казань, возрождение ордынских порядков (модифицированных в соответствии с духом времени) и идеализацию фигуры Чингисхана. «Кто еще десять лет назад знал, что такое копчур?.. Разве что специалисты-историки. А сейчас все его платят и даже не задумываются, почему. Пайцзы, нойоны, тумены, Яса… многодетные матери теперь получают нагрудный знак Оэлун и гордятся им, хотя раньше никогда не вспоминали, как звали матушку Чингисхана… произошла настоящая лингвистическая революция, тихая, почти незаметная». Впрочем, как справедливо замечает один из персонажей, «если ты хочешь изменить сознание, трансформируй пространство и время, если не реально, а это невозможно, и оно того не стоит, то хотя бы символически». Неужто неистовый Темучин меньше подходит на роль символической фигуры, чем какой-то бородатый автор малопонятного «Капитала»?
Так или иначе, мечты реваншистов сбылись. Однако стабильность эта долго не продлится. Великая Империя ведет новую войну — на сей раз со всем западным миром и примкнувшими Соединенными Штатами. Устоит ли держава, если даже Олег Одинцов, вступивший в ПНР в начале 1920-х по велению сердца, отдавший борьбе молодость и здоровье, пожертвовавший семьей, рассуждает о своих молодых коллегах-журналистах в таких выражениях: «прежде, чем выпустить новых бойцов в окопы идеологической войны, не менее жестокой, чем обычная, хотя на ее полях не льется кровь, им нужно “промыть” мозги, очистить от всего, что мешает эффективному труду на благо Вечной Империи, в том числе от привычки говорить правду, от “устаревшей” морали и прочей требухи, и заполнить пустоту нужными знаниями и всякого рода клише, с помощью которых полагается доносить до населения разного рода информацию»?
Много лет назад ехидный Олег Поль написал эпиграмму: «Книги Димы Казакова / Абсолютно бестолковы / Потому что Казаков / И в реальности таков». Роман «Черное знамя» — книга именно что толковая. Не «Тихий Дон» и не «Хождение по мукам», но исторический материал проработан скрупулезно, диалоги живые, характеры в меру выпуклые, стиль бойкий, сюжет небанальный. Одно раздражает: каждый встречный-поперечный норовит прочитать главному герою лекцию, причем чаще всего о том, в чем Олег Одинцов и сам разбирается прекрасно. Понятно, зачем это понадобилось автору — но, мне кажется, можно было донести необходимую информацию до публики и другим способом, больно уж навязчиво эта публицистика лезет в художественный текст. А то и просто оставить некоторые нюансы без пояснений: хочется верить, потенциальный читатель этой книги не совсем дурной, сам в состоянии заполнить лакуны.
Василий Владимирский
Отзывы
Отзывов пока нет.