Описание

Автор выражает благодарность всем знакомым и незнакомым, друзьям и недругам, доброжелателями и совсем наоборот, кто вольно или невольно подтолкнул его к написанию этой книги.

 

 

Una mattina mi sono svegliato,

o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!

Una mattina mi sono svegliato,

e ho trovato l’invasor.

 

O partigiano, portami via,

o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!

O partigiano, portami via,

ché mi sento di morir.

 

E se io muoio da partigiano,

o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!

E se io muoio da partigiano,

tu mi devi seppellir.

 

E seppellire lassù in montagna,

o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!

E seppellire lassù in montagna,

sotto l’ombra di un bel fior.

 

Tutte le genti che passeranno,

o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!

Tutte le genti che passeranno,

Mi diranno «Che bel fior!»

«È questo il fiore del partigiano»,

o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!

«È questo il fiore del partigiano, morto per la libertà!»

 

Итальянская народная песня

 

ПРОЛОГ

Солнце садилось в лес по тут сторону речки Ушицы, что долго гналась за Лугой по равнинам и всхолмьям Малых Прилужан и, настигнув наконец-то, впадала в неё за пять поприщ до Заливанщина. Расчерченное алыми и серыми облачными полосами небо предвещало ветреную погоду назавтра, что в зазимце, самом холодном месяце в здешних краях, никого и не удивляло. Метели, снегопады, занесенные дороги и насмерть замерзшие путники. Ни погода, ни природа местных жителей не баловали.

Особенно зимой.

Прорываясь сквозь голые, раскоряченные ветви деревьев и красные отблески солнца ложились на снег вперемешку с черными закорючками теней, и тогда заметенная сугробами отмель становилась похожей на расшитую поневу, какие носят молодки черного сословия по застянками и фольваркам от Луги до Стрыпы. Такую да не такую.

Всем известно, знающий человек по вышивке определит, из каких краев явилась лужичанка на торжище — из Бехов или Таращи, из Хорова или Крапивни, из Уховецка или из-под самого стольного Выгова. Кто украшает одежду задорными петухами, кто елками или маками… Но кресты и громовое колесо вышивали лишь на погребальных одеяниях. А все потому, что несет их на своей поневе Мара-Смерть.

Часто ее видели в последний год в Малых Прилужанах, ой как часто. Все из-за того, что последняя элекция в стольном граде Выгове привела к большому немирью. И блуждала по дорогам худая, как сушеная вобла, высоченная, как церковная колокольня, девка в распоясанной рубахе и черно-красной расшитой поневе, по трактам и проселкам, по улицам и переулкам, заглядывала в жилища шляхтичей и черного люда. В правой руке несла она красный платок — кого мазанет по лицу, тот трех дней не проживет, найдет гибель то ли от стали, то ли от хвори какой-то. Иногда врали люди, будто видели рядом с ней невысокого коренастого шляхтича с седыми вислыми усами и повязкой на глазах, который пел коломыйки и называл Мару подружкой. Врали, наверное… Как может человек ходить рядом со смертью? Но находились и такие, кто божился и клал знамение, что узнали в полубезумном шляхтиче бывшего подскарбия прилужанского, пана Зджислава Куфара, сгинувшего бесследно прошлой осенью в застенках столицы. Подобные утверждения уже совсем на голову не лезли и болтунов окорачивали, когда тумаками, если разговоры велись в небогатом шинке между селянами, ремесленниками или купцами, а в иной раз и острой сабелькой, если в спор встревали благородные шляхтичи, из какого бы конца великой державы они не вышли.

Мысли об это не отпускали статного пана, скачущего во главе невеликой кавалькады по тракту, ведущему с Крыкова на Заливанщин. Хотя, как сказать. Это южнее она могла показаться невеликой, а здесь, на севере Малых Прилужан, да в военное время, вполне походила на небольшую армию. Два десятка гусар на гнедых могучих конях — широкоплечие ветераны, усатые, иссеченные шрамами. Шишаки и кирасы, начищенные до блеску, подернулись инеем. За плечами желтые плащи и желтые, как яичный желток, крылья, трепещущие на рыси. Шлемы увенчаны яркими султаничками. В чехле у задней луки каждого седла — копьё, у передней — кончар и сабля. Краса и гордость прилужанского войска, элитная конница. Ни реестровые части, ни драгуны, ни даже зейцльбержские рыцари не могли противостоять им в битве. А желтый цвет убранства и подобранные не просто в масть, а в отмасток, кони, яснее ясного указывали на принадлежность гусар к Выговской хоргуви. Следом тянулся не такой уж и длинный обоз — пять телег да десяток заводных коней. На передке одной повозки зябко съежился, напоминая понурого грача, пожилой, совсем не воинского вида, старичок в нездешнем суконном колпаке и епанче с бобровым воротником. Он внимательно поглядывал на оставшийся «хвост» кавалькады — десяток шляхтичей, одетых кто во что горазд, на разномастных скакунах. Они не производили впечатления слабых бойцов — может, в схватке лоб-в-лоб те же гусары и опрокинули бы их неровный строй, но в поединке один на один, хоть пешими, хоть верхом, они бы держались с седыми ветеранами на равных. Хотя не сейчас. Поскольку отчаянные бойцы, по всей видимости, недавно пережили жаркую схватку. То у одного, то у другого тряска в седле вызывала гримасу недовольства, они пытались умоститься поудобнее. Кое у кого повязки выглядывали из-под рукавов жупанов, а один и вовсе перемотал голову, как наездник из южного Султаната.

Скачать отрывок “Весна надежды”